Mонография «Генезис и поэтика смеха в азербайджанском фольклоре» Директора Института фольклора Национальной Академии наук Азербайджана (НАНА), академика Мухтара Иманова Казымоглы.   Монография, написанная на основе образцов азербайджанского фольклора, повествует о генезисе и поэтике народного смеха. Понятие «смех» в данной книге системно проанализировано в соответствии с образцами фольклора.

 НАЦИОНАЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ НАУК АЗЕРБАЙДЖАНА ИНСТИТУТ ФОЛЬКЛОРА

МУХТАР КАЗЫМОГЛЫ

ГЕНЕЗИС И ПОЭТИКА СМЕХА В АЗЕРБАЙДЖАНСКОМ ФОЛЬКЛОРЕ

БАКУ - 2017

Научный редактор: Сара ОСМАНЛЫ доктор филологический наук, профессор Редакторы: Афаг РАМАЗАНОВА доктор философии по филологии, доцент Чичек ЭФЕНДИЕВА доктор философии по филологии, доцент Мухтар Казымоглы. Генезис и поэтика смеха в азербайджанском фольклоре. Баку, Элм ве техсил, 2017, - 360 стр. _К 4603000000 Н-098-2017 ^© Институт Фольклора, 2017

ВВЕДЕНИЕ

О понятии народного смеха. Исследование общей эстетической сущности комизма в фольклоре прежде всего предполагает внесение ясности в вопрос о так называемом убийственном смехе, поскольку выражение «убийственный смех», появившееся в связи с сатирическими произведения­ми в письменной литературе, часто используется и в анали­зе народного смеха. Подобно сатире в письменной литера­туре, народный смех уподобляется смертельному оружию. Было бы, разумеется, неправильным подвергать сомнению правомерность подобного подхода к народному смеху с его давней историей. Литературоведы, ищущие «убийствен­ную» функцию народного смеха, видимо, исходят из глав­ной антитезы в фольклоре - противопоставления добра и зла. И действительно, это противоборство во многих фольк­лорных образцах завершается изображением полного устра­нения сил зла. В сказках встречается множество эпизодов казни падишахов-деспотов, коварных визирей, колдующих дервишей, синеглазых безбородцев, на основе чего делается ошибочный вывод, связанный с поиском отрицательных ге­роев, встречающихся в волшебных и дидактических сказ­ках, а также в эпосах и в комических фольклорных образ­цах, полагая выявление героев, подвергающихся убийствен­ному смеху за злокозненные действия, являющиеся одной из главнейших задач в анализе комических сюжетов. Одна­ко, при этом зачастую забывается главное: становится ли убийственный смех ведущим эстетическим фактором для фольклорного произведения. При внимательном же расс­мотрении можно обнаружить, что в фольклоре проявляют­ся, в лучшем случае, определенные элементы убийственно­го смеха. И что фольклорные тексты, объединяющие в себе элементы смертельного смеха, можно перечесть по паль­цам. В пятититомном издании «Азербайджанских сказок» такими образцами могут быть признаны такие сказки, как «Ширванский кази» и «Имам». В сказке «Ширванский кази» (30, 248-349) кази изо­бражен полностью в отрицательном свете - как злая сила. Сказитель, преследующий цель раскрыть дьявольскую суть кази, создает в сказке полусерьезный, полукомический кон­траст видимых и невидимых сторон. Кази внешне благооб­разный человек: шагая, ставит ногу так, чтобы ненароком не придавить травушку-муравушку. Не остается никаких сомнений в том, что целый день проводящий в молитвах в мечети кази является богобоязненным человеком. В дей­ствительности же он распутник и кутила. Приказывая вы­красть самых красивых девушек города, ночами предается оргиям. Подобно джиннам, совращающим людей во время шабаша, кази, организовав распутную группу, совершает невообразимое. Гнусность деяний кази доходит до такой степени, что его разрубают пополам. Главный герой сказки «Имам» (29, 291-301) по многим чертам напоминает плутоватого кази. Выдающая себя за свя­того имама, эта женщина, занимающаяся дьявольскими дела­ми, ради своей выгоды устраивает западню и разрушает самую дружную семью. Она в этой сказке изображена в са­мом неприглядном свете. Подобное резкое критическое преображение персонажа вовсе не чуждо фольклору. Фольк­лорных образцов, отображающих резкое критическое отно­шение народа к жестоким падишахам, коварным визирям, жадным купцам, нечестивым кази и муллам, колдующим дер­вишам, сколько угодно. Достаточно обратиться к таким сказкам, как «Беспощадный падишах» (32, 160-164), «Пади­шах Молтаны» (32, 88-101), «Черный визирь» (29, 253-268), «Принц Муталлиб» (29, 129-146), «Благородный и веролом­ный» (33, 141-145), чтобы получить полное представление о фольклорных героях, изображенных в отрицательном ключе. Вполне естественно изображение черными красками падиша­хов, предающих казни стариков и детей, придворных, объяс­няющихся в любви своим дочерям, купцов, губящих ради мирских богатств стольких молодых удальцов, бездушных людей, без сожаления выкалывающих глаза своим друзьям. Однако не следует забывать, что ни один из таких сказок, как «Беспощадный падишах», «Падишах Молтаны», «Черный визирь», «Принц Муталлиб», «Благородный и вероломный», не является комической сказкой. А наличие или отсутствие комического содержания в фольклорном образце решающим образом влияет на отрицательную либо положительную суть образа. Этот фактор отрицательности и положительности в жанре комической сказки в значительной степени отличается от картины в дидактических сказках. Нахождение образов на полярных полюсах добра и зла не может стать характерным фактором для комических фольклорных образцов. Изобра­жение коварного главного героя в крайне отрицательном свете в таких сказках, как «Ширванский кази» и «Имам», прибли­жает эти образцы больше к дидактическим сказкам, нежели к комическим. Поскольку в дидактических сказках это ковар­ство проявляется, преимущественно в качестве негативного признака. Осмысливание же коварства в комических сказках отличается своеобразием. Невозможно характеризовать в комических сказках образы коварных героев как исключи­тельно отрицательные. Хотя бы, по той причине, что такой плутоватый герой комических сказок, как плешивый, входит в число наиболее любимых народом близких ему образов. Глав­ные герои сказок «Ширванский кази» и «Имам» не похожи не только на плешивого, но и на купцов и кази, с которыми он сталкивается. Купцы и кази, которым противостоит плеши­вый, представляют собой проигравших участников забавных приключений. В этих приключениях каждая из сталкиваю­щихся сторон прибегает к плутням. Как плутовство плеши­вого вызывает симпатии, так и поступки побежденных им купцов и кази больше отвращения вызывают оптимистичный смех. В проявлении в сказках типа «Ширванского кази» и «Имама» черты, не характерной для поэтики народного смеха, то есть изображение героя в крайне отрицательном свете, на наш взгляд, следует усматривать воздействие сатирической письменной литературы. Известно, что сатирическая литература является отри­цающей литературой. Как отмечает Ю.Борев, главным свой­ством сатиры как вида художественного смеха является «рез­кая критика жизненного явления через раскрытие абсолют­ного несоответствия этого явления эстетическому идеалу» (189, 83). Критикующая и критикуемая стороны в сатири­ческом произведении ощущаются весьма наглядно. Посколь­ку критикующий автор полагает критикуемый тип враждеб­ным себе, то между сторонами возникает непреодолимая преграда. Автор, не проявляя ни тени милосердия к сатири­ческому герою, занимает обличающую позицию. Если бы Г.Закир смотрел на критикуемых им чиновников и беков дру­жеским взглядом, то не поносил бы их ругательствами типа «сводник», «сукин сын». Если бы замысел Г.Закира состоял бы в устранении у религиозных деятелей мелких недостатков, он не говорил бы, что «улемы (ученые) отвернулись от Все­вышнего» (162, 52), не обнажал бы несоответствие внутрен­него мира и внешнего благообразия проповедников: Vaiz oxur bizə şəri-Мustafa Harama mürtəkib olmayın əsla, Özü lüm-lüm udur batində, amma Zahirdə dediyi mənayə bir bax (162, 51) Ваиз читает нам проповеди о Пророке Чтоб не прельщались неправедными делами. Сам же никак не насытится, однако Поглядите-ка на смысл его речей. На первый взгляд, может показаться странным сопос­тавление сатиры Г.Закира и сказок «Ширванский кази» и «Имам» в плане выявления в фольклорных образцах приз­наков письменных литературных образцов, отличающихся бескомпромиссной авторской позицией. Однако, при вни­мательном рассмотрении упомянутых сказок обнаружи­вается почти обличительная авторская позиция сказителей и близкое созвучие этих сказок с письменными литературными образцами. Для примера обратимся к отрывку сказки «Имам»: «В нашем городе живет некий имам. К тому же женщина. Только и делает, что молится Всевышнему... В народе у неё такое уважение, такое уважение, почти как у святого. Никто ей ни в чем не перечит. Но в действитель­ности эта женщина пройдоха» (29, 294). Характеристика ска­зителем словами «пройдоха», «свинья» и пр. главного героя как безжалостного человека и доведение до сведения слуша­теля (или читателя) его деяний с этих позиций очевидно де­монстрируют отношения критикующей и критикуемой сто­рон. Обличительная позиция сказителя (автора) сближает сказки «Ширванский кази» и «Имам» с письменными лите­ратурными образцами. И отсутствие в сказках «Ширванский кази» и «Имам» героев типа плешивого, мало-мальски выра­жающих народные идеалы, может быть связано с воз­действием образцов сатирической письменной литературы. Не случайно, данный вопрос привлек особое внимание К.Ма- медова, проводившего сопоставительный анализ образцов комического фольклора с сатирической поэзией XIX века. По мнению исследователя, изображение, наряду с отрицатель­ными персонажами, таких положительных героев, как Пле­шивый, является важнейшим отличием комических фольк­лорных образцов от сатирических произведений в письмен­ной литературе (110, 15). В сказках «Ширванский кази» и «Имам» отсутствуют упомянутые К.Мамедовым «положи­тельные» герои. Данное обстоятельство стало одной из при­чин выражения обличительной позиции сказителя в сказках «Ширванский кази» и «Имам». Схожесть этих сказок с са­тирическими произведениями письменной литературы, не­сомненно, не ускользнуло от внимания и составителей. В противном случае, одна из этих сказок не называлась бы «Имам». Присвоение сказке столь ироничного названия (то есть именование аморального героя «святым») не может быть характерным явлением в сфере издания фольклорного образца. При подготовке фольклорного текста к изданию, в случае возникновения необходимости указания на характер героя, обычно за основу берется не косвенное, а прямое зна­чение слова. Не случайно, в названиях многих азербайджан­ских сказок, включенных в пятититомное издание, содер­жится указание на характер героя: жестокость «Жестокий падишах» (32, 160), глупость - «Глупый мужчина» (33, 188), «Взбалмошная женщина» (31, 248); разумность - «Умная девушка» (32, 165); неблагодарность - «Неблагодарная де­вушка» (32, 255). В то же время в сказке, в которой говорится о трусливой козе, надевшей волчью шкуру и пытающейся выглядеть отважной, дано не ироничное «Бесстрашная коза», а прямое название «Коварная коза» (33, 37). В названии сказки «Имам», на которой мы особо остановились, по отличному от остальных сказок принципу, на наш взгляд, отражено ироничное отношение к персонажу сказителя. Открыто выраженная позиция сказителя к описываемым событиям, порой ироничный характер продолжающегося по ходу повествования вмешательства сказителя позволили составителям отказаться от традиционного типа названия (например, «Коварная женщина») и использовать почти что сарказм, а именно «Имам». Такое название более соответ­ствует сатирической литературе, в которой вдоволь исполь­зуется ирония. Так, название в «Хопхопнаме» Сабира сти­хотворения, рассказывающего о серьезных общественных недостатках - «Восхваления», а стихотворение о невежес­твенном отце - «Счастливчик» могут быть примером сати­рических заглавий, созданных на основе иронии. Налицо схожесть названия «Имам» с заглавиями в «Хопхопнаме». В данном контексте и название «Ширванский кази» пред­ставляется не самым подходящим. Название «Ширванский кази» скорее созвучно таким известным сатирическим произ­ведениям, как «Карабахский кази», «Шушинские моллы» (Г.Закир), «Новые беки Ширвана» (С.А.Ширвани). Обобщая наблюдения о сказках «Ширванский кази» и «Имам», еще раз отметим, что описание событий в этих об­разцах и ироничное вмешательство сказителя направлено на обличение героя и усиление смеха до уровня убийственного, уничтожающего смеха. Если обличение героя в сказке «Ширванский кази» завершается изображением его физичес­кой смерти, то в сказке «Имам» сказитель не удерживается от того, чтобы с отвращением не назвать «проклятой» жен­щину, достойную смерти. Не вызывает никаких сомнений, что подобная не характерная для фольклора тенденция обличительности пришла из письменной литературы. Одним из вопросов, связанных с комизмом, на который литературоведы обращают особое внимание, является «ис­правляющий» смех. Обычно, подобный смех в литературо­ведении различается от обличительного и изучается как юмо­ристическое явление. Такие исследователи, как Я.Эльсберг, А.Вулис, В.Пропп, полагая, что различия между обличаю­щим и исправляющим смехом не кардинальны, и имея в виду их интерферентный характер, выступают против отделения юмора от сатиры (227, 159). Принимая во внимание позиции упомянутых ученых, мы вместе с тем полагаем, что юмор является показателем более высокого уровня развития сати­рической литературы. В азербайджанской литературе образ­цы юмора встречаются больше в комедиях М.Ф.Ахундова, прозе и драматургии Дж.Мамедкулизаде, в «Хопхопнаме» М.А.Сабира, нежели в стихотворениях Г.Закира и С.А.Шир- вани. В произведениях М.Ф.Ахундова, Дж.Мамедкулизаде и М.А.Сабира сатира и юмор не раздельны, а именно ор­ганично сочетаются. Совместная критика Местели шаха с Шехрабану-ханум в комедии М.Ф.Ахундова «Мусье Жордан и дервиш Местели шах», Худаяр-бека с дядей Мамедгасаном в повести «История села Данабаш» Дж.Мамедкулизаде, жестокого предпринимателя с угнетенным рабочим в сти­хотворении «Рабочий» М.А.Сабира свидетельствует о взаи­модополнении обличающего и исправляющего смеха. Верно, М.А.Сабир, давая высказаться обнаглевшему предпринима­телю и этим обличая его, подспудно в этом сатирическом монологе смеется и над наивностью рабочего, являющегося причиной такой наглости. Поскольку в «Хопхопнаме» об­ращается особое внимание на представителей низших сос­ловий, академик М.Джафар называет М.А.Сабира мастером, «в отличие от своих предшественников, смеющимся не над врагом, а над другом, обращающимся не к жестокому, а обездоленному» (44, 110). Исправляющее свойство смеха начинается именно с фактора смеха над близким, другом. Предположим, что критикуя Шехрабану-ханум в комедии «Мусье Жордан и дервиш Местели шах», а также Новрузали в рассказе «Почтовый ящик», соответственно М.Ф.Ахундов и Дж.Мамедкулизаде преследуют цель избавить от неве­жества людей, которых считают себе родными. Если подхо­дить к фольклору с подобными критериями, тогда, видимо, критическое отношение к героям, как Молла Насреддин, Плешивый, Хагназар, Лентяй Ахмед, следует считать дру­жеским, сочувствующим. Разумеется, нет необходимости доказывать близость этих образов к народу и выражение ими в определенной степени народных идеалов. Важным для выяснения вопросом является определение свойств подоб­ных комических фигур, которые «должны быть исправле­ны». Среди характерных качеств комических героев наше внимание привлекает, в первую очередь, плутовство. Прини­мая во внимание то, что в комических фольклорных образцах плутовство вовсе не считается показателем негативности, с самого начала следует принять это качество. Что касается таких свойств, как глупость, трусость, лень, присущих комическим фигурам, необходимо отметить, что эти качества в анекдотах, каравелли и других жанрах демонстрируются больше на основе обратного принципа, то есть во многих случаях глупость превращается в косвенное выражение мудрости, трусость- храбрости, а лень - удали. В связи с этим сложно прийти к решению о том, что хорошо, а что плохо в глупых, трусливых, ленивых героях. Если Молла Насреддин - мудрец, надевший личину глупца, трус Хагназар в итоге расправляется со множеством дивов, ленивый Ахмед выполняет работу, которая под силу самому трудолюбивому человеку на свете, можно ли тогда говорить о чертах, кото­рые должны быть исправлены у этих героев? Разумеется, нет. Также представляется спорным и отнесение такой категории, как «порождающий милосердие смех» к фолькло­ру. Весьма вероятно, что это выражение возникло в проти­вовес «убийственному смеху». Считается, что, в отличие от сатиры, юмор в читателе (или слушателе) пробуждает в ад­рес мишени критики не гнев, а сострадание. Анализ коми­ческих фольклорных образцов на основе данных критериев не оправдывает себя в полной мере. Как сложно говорить о свойствах, которые должны быть исправлены у комических фольклорных героев, так же сложно отмечать пробуждение чувства сострадания по отношению к этим героям. Труд­ность еще и в том, что сострадание представляет собой не характерное для многих фольклорных образцов понятие. Не случайно, В.Пропп, говоря о поэтике волшебных сказок, предполагает, что «жалость, сострадание- чуждый для ска­зок вопрос, и спасение сказочным героем кого-то из живот­ных из трудного положения связывается не с жалостью, а с определенным возмездным отношением (228, 154). Чуждый для волшебных сказок вопрос проявления жалости чужд и комическим сказкам. В каком-либо комическом сюжете доброжелательное отношение героя к зверям, птицам считается признаком «безрассудства» и этот «безрассуд­ный» поступок превращается в главную причину будущего счастья героя. В сказке «Каменный перстень» (30, 23-59), отдав спряженный матерью клубок и принеся вместо хлеба с базара голубя, змею и кошку, плешивый впоследствии с помощью этих животных достигает счастья. Высказывание о назидательном выражении этим сюжетом идеи «добро не пропадает» выглядит не убедительно. Поскольку, в центре внимания здесь находится вопрос получения пользы не от сделанного добра, а получения пользы от безрассудства. Получение выгоды же от совершения безрассудства являет­ся одним из типичных фольклорных мотивов. Поиск в фольклорных образцах, где этот мотив выражен в комичес­ком плане, а доброжелательность расценивается как «без­рассудство», затрудняет определение качеств героя, тре­бующих исправления и порождающий милосердие смех был бы тут ни к месту. Хотя в фольклорных образцах найти исправляющий и порождающий милосердие смех сложно, выносить вердикт о том, что «в фольклоре юмора нет вовсе», разумеется, невоз­можно. Существование юмора в фольклорных образцах можно доказать, как минимум, критерием пастешки над другом. Если такие комические фигуры, как Плешивый, Молла Насреддин, Лентяй Ахмед в определенной степени являются выразителями народного идеала, то в их облике проявляется принцип насмешки над другом, а это уже является свиде­тельством существования юмора в фольклоре. Ранее приве­денные в качестве примера сказки типа «Ширванский кази» и «Имам» показывают, что под влиянием письменной лите­ратуры в фольклоре могут находить себе место даже эле­менты сатиры. Однако все эти факты не дают основания говорить об идентичности народного смеха со смехом в письменной литературе. Не имея на то оснований, мы не можем признать сатиру характерным для фольклора типом смеха. Это само собой разумеется. Что же касается юмора, не следует забывать, что исследование юмора в народной литературе по критериям письменной литературы приведет к ошибочным результатам. По этой причине многие исследо­ватели используют выражение «народный юмор», которым особо обозначают отличную сущность юмора в фольклоре от юмора в письменной литературе. На наш взгляд, говоря о смехе в фольклоре, наряду с выражениями «народный смех», «народный юмор», может быть приемлемо использование и таких дефиниций, как «комизм в фольклоре», «комические фольклорные образцы». Правда, есть исследователи, называющие комизмом не вся­кий, а лишь имеющий особое общественное содержание смех (189, 16). Но это вовсе не мешает отнести термин «ко­мизм» к фольклору, потому что, всякий образец письменной литературы, прошедшей испытание временем, так и всякий фольклорный образец выражает общественное содержание. И если мы принимаем, что фольклорный образец, созданный на основе художественного смеха, несет в себе социальное содержание, то должны естественно воспринимать обозна­чение, квалификацию данного образца как комического.